Повар бродит по Европе
Можно спокойно утверждать, что пьеса Арнольда Уэскера «Кухня» принадлежит к сонму классических произведений английской драматургии если и не сама по себе, то как одно из явлений «драматургии рассерженных» — работ нескольких драматургов, заявивших о себе в 50-60-х годах прошлого века. «Рассерженные» хотели разбудить британских зрителей того времени, противопоставить лондонскому Вест-Энду, то есть буржуазному, развлекательному театру, пьесы с острой социальной проблематикой, в которых речь идет о маленьких людях, оттесненных обществом потребления на обочину жизни. Уэскер написал «Кухню» на основе собственных наблюдений: автор работал в юности в одном парижском ресторане и решил вывести на сцену изнанку такого же большого и дорогого заведения — в полном соответствии с названием действие пьесы происходит на огромной кухне, где в поте лиц своих работает разношерстная, интернациональная команда поваров, куда забегают официантки с заказами и иногда заглядывает директор ресторана.
Театр «Сатирикон», если вдруг захочется проводить аналогии между Москвой и Лондоном, конечно, больше похож на Вест-Энд, чем на лондонский «питомник» современной драматургии — театр «Роял Корт», где в свое время состоялась премьера «Кухни». Конечно, сегодня коммерческий и экспериментальный театр не так сегрегированы, как полвека назад, и нередко обмениваются репертуаром. (Не только у нас, но и в Лондоне: пару лет назад «Кухню» — без особого, впрочем, успеха — поставили в огромном зале «Оливье» британского Национального театра.) И все же выбор Константином Райкиным пьесы Уэскера сам по себе обещал что-то необычное. Ведь «Сатирикон» с его почти тысячеместным зрительным залом если и идет в искусстве рискованными путями — взять хотя бы постановки Юрия Бутусова,-- но в любом случае не рассчитывает тревожить зрителя проблемами общества. Впрочем, довольно долго «Кухня» в постановке Райкина развивается по законам дорогого, красивого и качественного шоу, то есть жанра, целевой аудиторией «Сатирикона» любимого и востребованного. Художник Дмитрий Разумов построил ресторанную кухню во всю огромную сцену театра — аккуратные ряды плит и разделочных столиков поблескивают металлическим холодом, их словно обрамляют полки с мерцающими стеклянными бокалами и шкафы с прозрачными дверями. Действие на кухне разворачивается постепенно: сначала мы видим, как ночной дежурный, проснувшись, очень медленно зажигает синие газовые огни, потом начинают один за другим приходить повара, затем, ближе к открытию, появляются эффектные официантки в черно-белой форме. Кухня раскочегаривается, словно огромный единый механизм, в котором каждый винтик должен знать свое место. Наконец, наступает кульминация: невидимый нам зал ресторана полон посетителями, а на кухне десятки людей-деталей все быстрее и быстрее выполняют свои функции — шипят-дымятся плиты и духовки, звенит посуда, воображаемые продукты незримо превращаются в блюда, укладываются на тарелки и отправляются на столы. Так и кажется, что сейчас десятки выведенных на сцену «Сатирикона» персонажей (слаженность их действий наверняка очень долго репетировалась, и результат достоин всяких похвал) доведут свои движения до автоматизма и от избытка энергии начнут танцевать, а дальше в спектакле, может быть, и петь. Но после затемнения, обрывающего разгон этого несущегося вперед кухонного поезда, спектакль сворачивает туда, куда когда-то вел героев, а значит, и зрителей Уэскер, а именно: к рефлексии на темы человека и общества, места индивидуума в системе тотального капиталистического производства и потребления. Честно говоря, сама пьеса сегодня звучит наивно и прямолинейно, как сценарий мюзикла, так что Райкину никто не мешал и вправду сделать из нее зажигательное шоу. Но он сознательно обострил «Кухню», можно сказать, на злобу дня. Конечно, реальность послевоенной Европы сильно отличается от сегодняшней российской. Неслучайно, например, что зачинщиком кухонных конфликтов является строптивый и порывистый немец Петер (запоминающаяся работа Антона Егорова): воспоминания о недавней войне были совсем свежи. И все же интернационал уэскеровской кухни, где сошлись грек и итальянец, француз и ирландец, можно без труда спроецировать на наше здешнее время, на компанию мигрантов из нынешней сферы обслуживания — людей, словно спрятанных от благополучного мира, но уже доведенных почти до температур кипения. Детали их взаимоотношений, наверное, не так уж важны. Но важна принципиальная коллизия: у каждого из этих людей есть мечта, они живут в мире, который считают чужим и который требует от них лишь выполнения несложных функций. Вот и директор ресторана Маренго искренне не понимает, чего же не хватает людям, если у них есть работа и за нее сносно платят. В неожиданно резкой концовке спектакля Алексей Якубов, играющий Маренго, адресует недоумение своего героя напрямую зрительному залу открытым, плакатно-публицистическим жестом разведенных в сторону рук. Нарядные премьерные зрители, кажется, остаются озадаченными. Но Константин Райкин, видимо, этого и хотел. А риск, на который он, привыкший к восторженным финальным овациям, все-таки пошел, больше, чем многие смелые социальные проекты театров-подвалов, свидетельствует о драматическом неблагополучии социума.
